Сокровища Валькирии. Земля сияющей власти - Страница 116

116

Он хотел было уже вернуться, чтобы взять вещи, как сквозь гул турбин услышал отчётливый звериный рык где-то в глубине грузового отсека. Ведомый простым любопытством, Джейсон пробрался узким ходом между коробок, затянутых сеткой, и непроизвольно отшатнулся.

Из стальной решётчатой клетки на него таращилось и скалило зубы человекообразное существо, покрытое густой рыжей шерстью. Вначале он решил, что это — горилла, крупный старый самец, но внезапно увидел человеческие руки, вцепившиеся в железные прутья, а потом разглядел сквозь растительность на лице черты совсем не обезьяньи…

Взгляд был не человеческий, но обладал странной, необъяснимой притягательной силой, так что Джейсон целую минуту стоял перед клеткой, как под гипнозом. Тварь вдруг рыкнула и потрясла клетку, тем самым приведя его в чувство. Он сделал два шага назад и услышал урчащий, завораживающий голос:

— Не уходи… Выпусти меня из клетки…

Дениз не поверил своим ушам, снова выглянул из-за коробки: существо скалило зубы, так что были видны две золотые коронки. И говорило странно, как чревовещатель, утробным голосом.

— Выпусти… Я старый человек… Меня звали — Освальд…

Джейсон попятился, закрываясь рукой от пронзительных глаз чудовища. Тот зарычал и заговорил одновременно:

— Я уйду в Гималаи!.. Дева послала меня в Гималаи! Открой клетку, я уйду!

Ощущая брезгливое подёргивание, Дениз выскочил из грузового отсека в десантный, захлопнул дверь и перевёл дух. К нему кого-то подселили: в кресле, спиной к входу сидел человек и пил тоник из бутылки.

— Привет! — удовлетворённо бросил Джейсон и сосед медленно обернулся…

Это был капрал Флейшер.

— Приятная неожиданность, сэр, — улыбнулся он, глядя немигающим взором. — Увидел, когда вы поднимались по трапу…

21

Капитолина как ни в чём не бывало позвякивала посудой, готовила на завтрак бутерброды. Она мельком взглянула в сторону вошедшего Арчеладзе, сказала весело:

— Очень рада, что ты вернулся, Гриф! Надеюсь, у тебя всё хорошо?.. Сейчас можешь вымыться в душе и переодеться. Я включила титан, есть горячая вода… Пока я готовлю завтрак.

Он сел у порога, сложившись втрое, спросил то, что придумал по дороге:

— Теперь так будет всегда?

— О чём ты, Гриф?

— О том, что Капитолины больше нет. Есть Дара, самая талантливая…

Она присела перед Арчеладзе на корточки, положила руки ему на колени.

— Ты был изгоем, Гриф. Слепым человеком, бредущим во тьме. Теперь ты воин. И мне не нужно исполнять урок… — она на секунду замялась — полковник ей помог:

— Исполнять урок любовницы? Невесты?

— Да, это так, — согласилась Капитолина.

— Теперь мы с тобой… сотрудники, коллеги или как там на вашем языке?

Она погладила руку, прислонилась к ней щекой. У Арчеладзе возникла мысль оттолкнуть её, но желание было совершенно иное — обнять.

— Я не должна просить у тебя прощения… Ты же теперь всё понимаешь… И всё-таки… прости меня. За прошлое, за то, что я вызвала в тебе… чувства, а сама оставалась холодной. Играла… Зато теперь всё открыто и честно.

— Открыто, честно и холодно!

— Потому что я должна служить, исполнять свой урок. Понимаешь, наша жизнь так устроена… Дара становится обыкновенной женщиной, если позволит себе отдаться собственным чувствам… Я потеряю энергию, способности, привлекательность. Не будь я Дарой, ты бы даже не посмотрел на меня, не обратил внимания. Как это было у тебя в то время…

— Неужели у тебя совсем не было…

— Молчи! — она зажала ему рот ладонью. — И никогда не вспоминай. Ты воин!.. Ты прозрел сам и объявил войну кощеям. Тебе тоже нельзя растрачивать энергию воинского духа.

— Мне всегда казалось, от чувств эта энергия лишь возрастает, — печально возразил он. — На щитах писали имя возлюбленной.

— Это романтика скучающих рыцарей средневековья. Но когда встал вопрос жизни и смерти, Сергий Радонежский выслал на поединок монахов. Воинов, укротивших свои… земные чувства. Иначе нельзя победить. С точки зрения изгоя, это жестоко, а ты воин, вышедший в поле один.

— Должен же прийти конец этой войне!

— Она длится уже не одно тысячелетие, и нет ей конца, — во вздохе Дары послышалась тоска. — Но я верю в победу Света над тьмой. Хотя бы временную победу, чтобы выпало несколько лет передышки.

— И если она выпадет?..

Она снова зажала ему рот.

— Молчи! Думай об этом и молчи. Изречённое слово — изречённое слово… И не ласкай меня взглядом! Смотри холодно! Страсть гоя — бесстрастная страсть.

— Я не смогу так! Не смогу! — внезапно закричал Арчеладзе, вскакивая. — Это же — пытка! Быть вот так, рядом, и!..

— Прекрати истерику, Гриф! Это недостойно тебя! Мысли разумом, а не сердцем. Ты — Земной человек. Горячее сердце приводит к размягчению мозга, к хаосу мыслей и чувств. Истеричность — первый признак состояния Великого Хаоса.

Огненный клубок мыслей вдруг развалился, превратившись в грубое слово, едва не сорвавшееся с губ…

Арчеладзе ушёл мыться, испытывая острое желание крушить всё на пути. Только успел намылиться, как в двери застучал Воробьёв.

— Никанорыч?!.. Фу, гора с плеч! Ты где был?! Мы хотели уж всю Боснию на уши поставить!

Полковник сполоснулся под душем — часть гнева смыл, часть задавил в себе. Вышел к Воробьёву, растираясь полотенцем.

— И что же не поставили?

— Во! Он спокойный, как танк! — продолжал возмущаться «грибник». — Такой переполох! А он!.. Ты где хоть был?

— В разведке.

— Знаю, в какой разведке, — намекнул он на отношения с Капитолиной, однако Арчеладзе заставил себя не услышать этого.

116