Сокровища Валькирии. Земля сияющей власти - Страница 18

— Это авантюра, сэр! Россия никого в Крым не пустит.

— Кто знает… А если есть договорённости? К тому же Крым — украинская территория. Не хотел бы ты послужить в вооружённых силах Украины?

— Мне это не нравится, сэр, — признался Джейсон. — Как только мы сунемся туда, начнётся партизанская война, как в Боснии.

— Откровенно сказать, мне тоже, — вздохнул Хардман и ушёл под спасительную струю воздуха с потолка. — Ты не знаешь, Джейсон, чем отличаются русские и украинцы?

— Мне трудно ответить, сэр.

— Но ты же по матери — славянин?

— Всего на четверть.

— Этого достаточно, чтобы разобраться в славянских проблемах, — заметил генерал. — Думаю, потому и выбор пал на тебя.

— Полагаете, сэр, в штабе помнят о моём происхождении? Если они не запомнили фамилии…

— Резонно.

— Должен признаться, сэр, мне хватило общения со славянами в Боснии, — проговорил Дениз. — Зря мы влезли на Балканы. А если ещё встанем между русскими и украинцами, будет новый Вьетнам.

Генерал тихо рассмеялся и погрозил мундштуком трубки.

— Можно сказать, ты специалист по славянским проблемам! Ладно, подождём следующего приказа. Надеюсь, опять что-то напутали наши стратеги.

Он ошибался редко, поскольку отлично знал нравы штабистов. В последний раз Джейсон видел генерала разъярённым перед началом «Бури в пустыне», когда на исходные рубежи согнали такое количество разномастных подразделений и специальных бригад, что хватило бы сил прошагать весь Ирак. Бестолковщина творилась невообразимая: морская пехота просидела в песках на скудном пайке, нещадно мёрзла по ночам и сгорала от жары, не имея ни цели, ни конкретной задачи. Сначала всё валили на особую секретность операции, потом на опасность ракетных бомбардировок. Наконец, стали гонять бригаду с места на место, пока не объявили, что Хардман со своей командой и вовсе не нужен в Персидском заливе. На деле же получилось, что весь удар войск Хусейна, уходящих из Кувейта, пришёлся по бригаде морской пехоты. Тех самых войск, которых по расчётам штабистов уже не существовало на свете после коврового бомбометания.

А жрецы с телеэкранов, успокаивая нацию, вещали о блестящей молниеносной операции возмездия, втрое уменьшив число убитых, раненых и вообще забыв о тринадцати солдатах, без вести пропавших в песках.

Не ошибся Хардман и в этот раз. Через час на базу прилетел вертолёт с фельдъегерем из штаба. Тот схватил карты Крымского полуострова, как хватают печёный картофель из огня, а взамен оставил другой пакет, со знакомыми планшетами — Балканского полуострова. Подобная маленькая неточность была в пределах допустимого: на штабных столах проигрывалось столько операций, где фигурировали острова, полуострова, каналы и проливы, что спутать Крымский полуостров с Балканским было немудрено.

Вечером батальон Дениза загрузился в «Боинг» и улетел в Боснию, единственный из всей бригады и без всякой поддержки в штабе ООН, поскольку влиятельный Хардман оставался во Флориде.

Это был рок, или чья-то злая воля: Джейсон обязан был заменить французов в печально знакомой разделительной зоне 0019. Но прежде его взяли в оборот чины из ЦРУ, отличающиеся беспардонностью в общении со своими. Плели чёрт-те что, обвиняя Дениза в халатности, и не желали слушать никаких аргументов в оправдание. Должно быть, мастера тайных дел хотели списать исчезнувших пехотинцев на сербских снайперов, что было проще и легче, чем попытаться объяснить неожиданное сумасшествие. Уайн и Экстон, эти два призрака, перестали показываться хорватскому населению и, кажется, убрались из Боснии без всяких следов. Едва отвязались цеэрушники, как зачастили с визитами предупредительные офицеры из службы безопасности ООН. Оказалось, что французы за месяц работы в зоне потеряли четырёх человек! По официальной версии все они были похищены сербским спецназом, каким-то невероятным образом проникающим в зону. ООНовцам тоже не хотелось разбираться в деталях событий, происходящих в районе горы Сатвы, хотя в их руках оказался один из потерпевших «лягушатников», захваченный сонным на альпийских лугах. Несчастный «миротворец», по осторожному мнению ООНовцев, находился в глубокой депрессии.

Чтобы побеседовать с ним, Джейсону пришлось добраться до объединённого штаба: везде почему-то ставили рогатки, помогло лишь имя генерала Хардмана.

Француз был не в депрессии, а напрочь лишён рассудка. Это состояние можно было назвать крайней степенью восторга, когда жизнерадостность и весёлость человека становятся маниакальными. Не было никаких признаков подавленности психики. Он улыбался, как ребёнок, и умилялся всему, что видел.

— Что с тобой произошло? — мягко спросил Дениз. — Ты помнишь, что случилось?

— Ничего! — засмеялся солдат-«лягушатник», будто нашпигованный наркотиком. — Вечером воздух летит в гору, а утром — с горы! И это так прекрасно!

— Летящий воздух — это ветер?

— Нет, ветер бывает в долине и только в полдень, когда пролетают ласточки.

— Скажи мне, ты знаешь кто ты? — поинтересовался Джейсон, ощутив, что от его весёлости сам начинает беспричинно улыбаться.

— Не знаю! — восхищённо ответил француз.

Дениз принёс зеркало и поставил перед ним на стол.

— Ты когда-нибудь видел этого человека?

«Лягушатник» пришёл в восторг.

— Нет! Но он счастливый! Посмотрите, как смеётся!

— А как можно стать счастливым?

— Это удача! Как игра в рулетку! И от тебя ничего не зависит.

— Значит, тебе повезло? — Джейсон уже сидел, оскалившись, и никак не мог сжать губы.