Похоже, археологи приступили к раскопкам…
Из-за Сатвы ударил орудийный выстрел, и над горой после хлопка повис осветительный снаряд. Но это морпехи сделали зря, перестраховались, ибо по земле побежали пятна и тени, засветились дождевые капли в воздухе, ослепляя и сбивая с толку рыщущих по зоне «миротворцев». Арчеладзе под этот шумок за один бросок преодолел открытое пространство и залёг на опушке леса. Фонарь над горой сотлел и погас.
— Давай ещё! — шёпотом попросил Воробьёв.
Артиллеристы услышали просьбу, повесили ещё один снаряд, теперь над лугом — пробираться по лесу было одно удовольствие, тени от деревьев бежали по земле, как живые…
И вдруг впереди, на уступе, вырос заслон в виде сложенной из камня стенки с амбразурами. Слева и справа искрилась в голубоватом мерцающем свете колючая проволока, разбросанная и растянутая по деревьям. Арчеладзе лёг за дерево, Воробьёв повалился рядом, понюхал землю.
— Грибами пахнет, Никанорыч…
— Керосином пахнет, балда, — пробурчал Арчеладзе. — Видал, как опутали?
Он выждал, когда догорит снаряд, и пополз вдоль укреплённого уступа. Мокрый лесной подстил и шорох дождя скрадывали все звуки, за спиной редкими, но длинными очередями монотонно стучал пулемёт. Видно, пушкари получили нагоняй по радио от ослеплённых «миротворцев» в зоне и фонарей больше не вешали. Зато в южной стороне зоны послышалось урчание дизелей — кажется, шла бронетехника.
Обтянутым колючей проволокой оказался весь уступ Сатвы, укреплённые посты были через каждую сотню метров, так что ползать вдоль них не имело смысла: проход на вершину горы перекрыли плотно. Арчеладзе спустился ниже и сел под деревом, привалившись спиной.
— Слушай, Никанорыч, — прошептал Воробьёв, прислушиваясь к пулемёту, — а ведь война идёт, Третья мировая.
Он не вкусил ещё ни крупицы соли — о встрече с царственной Карной полковник ничего не рассказывал, по старой привычке храня всю обобщённую информацию только в своих руках.
— Молодец, наконец-то догадался, — проворчал он. — А ты говоришь, грибами пахнет…
— Как-то не по-людски, — сказал Воробьёв, отрывая от коленей мокрые, прилипшие к телу штаны, — без объявления, и в общем, без причины… Трах, бах и — война. А мы и не заметили. Вроде бы и воздух тот же, и дождь, и грибами пахнет. Но состояние уже другое… Если на Балканах загорелось, скоро жди в России.
Бронетранспортёры выехали на луг, рассредоточились и открыли огонь из автоматических пушек. Со склона горы были видны лишь вспышки выстрелов и красные линии, вычерчиваемые снарядами. Переполох у охраны поднялся нешуточный, и пока морская пехота отстреливала тени и призраки, следовало уходить из зоны на мусульманскую территорию: подняться на вершину Сатвы без специальной подготовки нечего было и думать, так что один заяц оставался не убитым.
С мусульманской стороны зона охранялась не так плотно — это Арчеладзе рассмотрел ещё в стереотрубу, — однако сейчас, по тревоге, вдоль проволочных заграждений были выставлены дополнительные посты. И один — рядом с проходом в минном поле, проделанным Кутасовым! Ловушка получалась крепкая — ни назад, ни вперёд, пока морпехи не постреляют и не снимут усиление. А если испуг у них не пройдёт, то могут оставить его до утра. Конечно, можно тихо снять пост и пройти, но оставлять следы, тем более в виде трупов, нельзя было ни в коем случае. И мины без миноискателя и специальной подготовки не снимешь, чтобы проскочить между постами.
Пришлось залечь на каменистом поле в трёхстах метрах от заграждения и ждать. Арчеладзе связался с Кутасовым — оказывается, тот давным-давно находился за горой, а охрана палила в ту сторону, где пошумела группа обеспечения.
— Сейчас приду к вам, — сказал Кутасов. — И приведу сапёра.
— Сиди на месте, — приказал полковник. — Не хватало, чтобы всех тут накрыли.
— А выкрутишься, Никанорыч?
— Попробую.
Лежали около часа, от сырости и холода начинался озноб, а морская пехота всё ещё ползала по зоне, постреливая по сербской территории. Похоже, прогноз оправдывался, усиление оставили до утра…
Рассчитывать можно было лишь на то, что к утру сработает эффект рассвета, когда все ночные страхи кажутся смешными и пустяковыми. К тому же промокшие и уставшие морпехи утратят бдительность, и тогда можно попробовать проскочить мимо поста. Если нет, то придётся уползать в лес на склон горы, зарываться в листву и лежать до следующей ночи. Арчеладзе не стал делиться с Воробьёвым своими невесёлыми мыслями, но тот сам, видимо, думал о том же.
— Если сутки под дождём и на сырой земле, — сказал заядлый грибник, — воспаление лёгких как минимум.
— Не каркай, — бросил полковник.
Один из бронетранспортёров пополз за спинами, огибая Сатву по подошве. Ехал без света — водитель, должно быть, пользовался прибором, громыхал днищем по камням. Можно было представить, что начнётся в зоне с рассветом, если они ночью пытаются прочесать всю прилегающую к горе территорию.
— Никанорыч, гляди, это что? — вдруг заговорил Воробьёв и потряс Арчеладзе за ногу. — Вон, напротив ограждения.
Полковнику вдруг стало жарко: от минного поля в их сторону двигалась неясная человеческая фигура, причём в открытую и медленно. И без голубой каски…
Воробьёв выставил автомат впереди себя, однако Арчеладзе сделал знак — берём живьём. Переползать на другое место было рисковано, а фигура двигалась точно на них, и оставалось до неё метров пятнадцать. Из расплывчатой тени стали проступать контуры — нечто столбообразное и широкое, как гранитный постамент. Изготовившийся к броску Воробьёв замер в позе бегуна на низком старте.