Опоры не было! Сколько бы он ни искал её — ботинки срывались со стенки и болтались в воздухе. Висеть долго на руках было опасно: потом не хватит сил вытянуть тело обратно на вершину. Первая попытка оказалась впустую.
— Ты можешь спрыгнуть, — предложил старый серб, и это прозвучало как издёвка. — Правда, из тех, кто прыгал с этого камня, не многие потом хвастались своим здоровьем.
Джейсон глянул на часы: максимум через двадцать минут следовало уезжать из селения, иначе не поспеть к вылету транспортника. А в предписании стоит дата и время убытия. Он обследовал кромку камня в надежде отыскать какие-нибудь следы, где спускаются, и ничего не нашёл. Почти правильный четырёхугольник был ровный по краям, словно обработанный каменотёсом. Время, как всегда в подобной ситуации, потекло стремительно и не подсказывало никакого решения, наполняя сознание суетливыми мыслями.
— Тебе пора в обратный путь, — напомнил старик. — Спускайся же. Или я подам верёвку.
Дениз молчал, всё более впадал в состояние нерешительности и оттого наливался угрюмой злобой. Радмир ушёл к своему дому и скоро вернулся оттуда с мотком жёсткой крестьянской бечевы. Он не спеша отвязал конец, размахнулся и неожиданно сильной рукой забросил канат на вершину, прямо к ногам Джейсона. И тут же заякорил страховку за невидимый крюк у основания камня.
— Путь открыт, иди, — предложил он. — Только не ожги рук.
Джейсон поднял верёвку, слегка натянул её и с ненавистью отшвырнул от себя.
— Нет! Нет!.. Неужели отсюда невозможно спуститься иначе?! Старик! Ты знаешь другой способ!
— Знаю, — немедленно пробасил он. — Только он тебе не подходит.
— Почему?!
— Ты спешишь, нет времени молиться. К тому же не умеешь этого делать.
— Научи!
— Научил бы, но это займёт много времени. Возможно, полжизни. Если ты готов просидеть на этом камне столько лет, я согласен взять тебя в ученики, — невозмутимо заявил Радмир.
— Я опаздываю на самолёт! У меня предписание!..
— Хорошо, в таком случае бери верёвку.
— Только не это! — стервенея, выкрикнул Джейсон и пинком сшиб моток каната вниз, лишая себя соблазна.
Показалось, будто канат летит медленно, распускаясь неторопливыми змеящимися кольцами, и так же медленно укладывается на землю. Проводив его зачарованным взглядом, Джейсон отступил от края, взял короткий разбег и прыгнул вниз…
Он ожидал увидеть в этой глуши кого угодно, и более всего надеялся, что в доме его ждёт Валькирия. И пока он поднимался по ступеням высокого крыльца, надежда переросла в уверенность: да, конечно же она! Явившаяся сюда как награда за долгие и опасные скитания по заиндевелому от морозов Уралу. Присутствие здесь её отца, участкового из Гадьи, провоцировало этот самообман — Ольга могла приехать вместе с ним! Или нет, заставила его ехать сюда, ибо Валькириям подвластны все мужчины, в том числе и отцы.
Она знала, что Мамонт выйдет именно к этому месту, оторвавшись от погони охотников Тойё, поскольку хранила его, держала над ним обережный круг. Знала и велела ехать, чтобы встретить своего избранника…
На последней ступени он не выдержал, остановился, спросил в упор:
— Там — Валькирия?
— Да, она там, — участковый потянулся к дверной ручке, но Мамонт придавил дверь плечом.
— Погоди!.. Но почему я этого не чувствую? Почему верю только сознанием?
— Входи, Мамонт.
— У меня в душе ощущение, будто там — западня…
Участковый негромко рассмеялся.
— Нет там ловушки, входи. Ты не узнал этого дома?
— Я здесь впервые!
— Неправда, однажды я привозил тебя сюда, — признался он. — Помнишь, когда ты просил показать тебе сокровища?
— Возможно, — неопределённо согласился Мамонт. — Но я ничего не узнаю. Ты привозил меня с завязанными глазами.
— Верно, тогда ты ещё был изгоем. Теперь сам нашёл дорогу, и потому входи.
— А если её нет в доме?
— Открой дверь!
Мамонт медленно потянул ручку на себя, однако рассмотреть ничего было нельзя — густое морозное облако в тот же миг ворвалось в тёплое жилище и заслонило вид, как если бы он снова входил в этот дом с завязанными глазами. Он перешагнул порог и остановился.
Туман лёг на пол и обнажил яркое пламя очага — иначе невозможно было назвать нечто среднее между камином и русской печью. Возле огня на волчьих шкурах полулежал Стратиг, и отблески света делали видимую часть его лица багрово-тёмной, словно вырубленной из гранита. Он даже не шелохнулся от глухого стука двери, и морозное облако, на секунду окутав мощную, вальяжно раскинутую фигуру, потянулось в очаг, ярче вздувая пламя.
Весь дом представлял собой огромную комнату, посередине которой топилась эта печь, и свет огня не мог достать дальних её углов. В первый момент ему показалось, что тут больше никого нет. Ослеплённый пламенем, Мамонт вглядывался в сумрак помещения, искал, но видел лишь широкие лавки вдоль стен, покрытые шкурами, край белеющего стола и какие-то мерцающие точки в глубине дома.
Надежда осыпалась, как горячий, серый пепел. Валькирии здесь не было. И не было Инги с Иваном Сергеевичем. Мамонт разодрал сосульки на усах и бороде.
— Я Странник. Ура! — вымолвил он с ощущением, что говорит в гулкую пустоту.
— Здравствуй, Мамонт, — вдруг отозвался женский голос из темноты, и от мерцающих точек вдалеке отделилась высокая человеческая фигура.
Это была Валькирия, мать Валькирии. Она выступила к свету очага и распущенные её волосы в тот же миг мягко воспарили над плечами, влекомые жаром огня.