Сокровища Валькирии. Земля сияющей власти - Страница 76

Так ему хотелось. В памяти осталось чувство его доброго расположения к изгою, волею судьбы пришедшему в святая святых — Зал Весты. И глубокая благодарность за то, что перешагнул запрет и позволил — позволил прикоснуться к Книге Знаний, пусть не к содержанию, не к слову, но Мамонт с той поры имел полное право называться Очевидцем. Да, Веста существовала, и можно было бы или спокойно жить, или спокойно умирать. Однако единожды побывав здесь, не вкусив, но подышав пещерной солью, уже было невозможно забыть её дразнящую сладость. В прошлый раз, уходя отсюда, он уже знал, что непременно вернётся, и это возвращение становилось уже смыслом жизни.

Мамонт думал о Варге, представлял себе встречу с ним, но когда поднялся по белой лестнице и пошёл сквозь череду плотно пригнанных, почти герметичных дверей, последняя распахнулась перед ним сама. В просторном гулком зале, в этой «приёмной», откуда был вход в хранилище «сокровищ Вар-Вар» и ещё целый десяток дверей со знаком жизни, оказались две женщины преклонных лет, одетых в белые бесформенные рубища, плотно затянутые на шее и запястьях рук, в туго завязанных платках — своеобразная униформа обитателей соляных копей. В лицах и глазах этих старух Мамонт увидел что-то знакомое, уловил неясный отголосок воспоминаний — будто уже где-то их видел и даже разговаривал.

— Здравствуй, Мамонт, — сказала та, что открыла перед ним дверь, при этом изучающе и пристально глядя в глаза, — ступай за мной.

Он внутренне готовился к некой торжественности момента, возможно, потому, что торжествовал сам, но всё выглядело весьма прозаично и обыденно, за исключением этого глубоко проникающего и странно знакомого взгляда старой женщины. Вокруг была абсолютная тишина и только эхо долго ещё переговаривалось под сводами зала.

Старуха пропустила его в одну из дверей со знаком жизни — нет, не в ту, не в заветную! — и Мамонт оказался в широком, ярко освещённом коридоре, где впервые на удивление пахнуло духом жилья. Дощатый пол покрыт ковровой дорожкой, на отделанных чёрным деревом стенах бесконечная галерея портретов, причём очень хорошей и старой работы. Из этого коридора куда-то вели ещё десятка два дверей, напоминая очень дорогую и необычную, если помнить, где находишься, гостиницу: массивные ручки, петли с оковкой, бра и канделябры на стенах — всё было сделано из золота — красноватого, червонного русского золота. Мамонт на ходу вглядывался в лица на портретах и непроизвольно отмечал, что они тоже будто бы знакомы ему. Где-то видел, встречал и, кажется, не один раз. Если бы постоять, посмотреть внимательнее, наверняка бы вспомнил, однако старуха вела его мимо, и пока они шли по «гостинице», навстречу попалась ещё одна женщина, моложе проводницы, лет шестидесяти. Она на мгновение встретилась с ним взглядом и неожиданно обронила, как старому знакомому:

— Здравствуй, Мамонт.

Старуха ввела его в очередные двери, за которыми начинались узкие проходы и лестницы, откуда-то пахнуло влагой. Через три минуты они очутились в небольшом зале с озерцом, а точнее, с бассейном, выложенным мраморными плитами и настоящей рубленой банькой, стоящей на каменных сваях над самой водой.

— Здесь твоя одежда, — указала старая женщина на шкафчик в предбаннике. — Веник запарен. На каменку поддавай осторожно, с утра топим. Да сначала сдай, чтоб сажу унесло.

Труба от бани упиралась в каменный свод зала, словно ещё одна свая…

Около полутора часов Мамонт парился и купался в одиночестве, неожиданно войдя во вкус, будто пришёл не в пещеры к Весте, а в баньку. Пар оказался великолепный, сухой, сдобренный лёгким сладковатым привкусом от берёзового веника и совсем лёгкий, может оттого, что и здесь в воздухе была вездесущая соль. Вода в бассейне хоть и оказалась проточной, однако тоже солоноватой, несмотря на то, что на входе стояла установка, напоминающая опреснитель.

Мимо скользили мелкие, блестящие в свете рыбёшки…

Он уж собрался заканчивать эту подземную мойку и отдыхал, лёжа на деревянной лавке, потягивая квас, как услышал над собой голос:

— Здравствуй, Мамонт.

Густой, низкий голос показался знакомым, однако принадлежал не Варге — совсем другому на вид человеку. У старика была небольшая русая борода и седые, с желтизной, длинные волосы, стянутые кожаным главотяжцем. Белая хламида-униформа, волчья безрукавка, мягкие валенки-самокатки…

Мамонт непроизвольно встал, вдруг застеснявшись наготы.

— С лёгким паром, — сказал старик, присаживаясь на ступеньках, ведущих в воду. — Одевайся, я подожду.

Взгляд его почти неотрывно цеплялся за сокола — медальон Валькирии, чувствовалось, сдерживается, чтобы не задать какого-то вопроса.

— Где же Варга? — одеваясь, поинтересовался Мамонт.

— Я Варга, — с достоинством ответил он.

— Но в прошлом году… здесь был другой.

— Он в Зале Мёртвых, — спокойно проговорил старик. — Стратиг определил мне урок — ввести тебя в Зал Жизни.

Сердце у Мамонта ёкнуло, и вновь всколыхнулась волна радостного ощущения торжественности момента. Обряжаясь в белую униформу, он переживал то, что, пожалуй, переживает только чернец перед постригом. Только вот «ряса» была иного цвета…

— Какой срок мне отпущен?

— Срок? — Варга чуть усмехнулся одними глазами. — Срок тебе, пока стоит кровля над головой. Думаю, времени хватит… Пойдём, покажу тебе каморку. Ешь и ложись спать.

— Спать? — откровенно изумился и разочаровался Мамонт.

— Да, сударь, спать. Потому что утро вечера мудренее.