И никто из них не понял, что случилось в следующий миг, поскольку окружающего мира как бы уже не существовало в этом поединке. Они оба внезапно вспыхнули высоким пламенем, с ног до головы! И земля вокруг всколыхнулась огненным ковром. В тот же момент они машинально расцепились, прыгнули друг от друга, выскочили из огня как два факела и покатились в разные стороны, каждый сам по себе, стараясь сбить пламя с одежды. Арчеладзе елозил в жиже, давил на себе красные языки, но они вспыхивали вновь, скакали по телу, как солнечные блики. Наконец он сбил последний липкий хвост на пояснице и с трудом встал на четвереньки. Противник ещё крутился в канаве с полыхающей спиной.
— А, сс-ука! — злорадно выдавил полковник.
Машина пылала высоким, ярким пламенем, горел асфальт, взорвался полный бензобак.
Воняло отсыревшей гарью, едким дымом и бензином.
От сильных ожогов открытых частей тела их спасло то, что оба они вывозились в густой грязи. У полковника жгло только шею и запястье. Он поднялся на ноги, сдёрнул через голову куртку, тяжёлую от воды и земли, и, оставшись в запятнанной сажей тельняшке, выбрался на асфальт и сел у обочины. Морской пехотинец дотушил огонь и теперь стоял, согнувшись пополам и качаясь, как пьяный. У него почему-то началась рвота, но желудок был пуст, и он лишь длинно рявкал, как опоённый телок.
— Что, сука, рычишь? — спросил по-русски Арчеладзе. — Припалило задницу?
Не то что биться насмерть, а и драться уже не было никакой охоты. Противник ещё пару раз рыкнул, болезненно выпрямился и отёр рукой грязную, чёрную физиономию.
— Эй, ты что, негр? Чёрный? — по-английски крикнул полковник.
Пехотинец словно проснулся, услышав родную речь.
— Ты русский? — снова спросил он.
— Ну, русский, русский! И что?.. Вот заладил!
— Я ему говорил, что ты — русский!
— У тебя что, заклинило?
— Ты что-то спросил?
Арчеладзе попробовал перевести свою фразу на английский, но, кажется, противник ничего не понял.
— Я с камня прыгнул, — почему-то сказал он. — С высокого камня, в двадцать пять футов.
— Оно и видно, что прыгнул, — проворчал полковник. — Пилишь, как пластинка заезженная…
Пехотинец почти на четвереньках выбрался на дорогу, сел по другую сторону горящей машины.
— Я был вынужден это сделать, — признался он. — Опаздывал на самолёт… Предписание… Реабилитация…
Его плохо было слышно из-за треска и гула пламени, доносились лишь отдельные слова. Арчеладзе показал на свои уши.
— Что ты там бормочешь? Говори громче!
— Реабилитация в психиатрическом блоке!
— Да-да, понял! Крыша поехала?
По-английски это звучало невразумительно. Теперь тот сделал знак, что не слышит.
— Я сказал: ты что, душевнобольной?
Пехотинец помедлил, пытаясь оттереть грязь с лица, потом встал и короткими тяжёлыми шагами приблизился к Арчеладзе, обойдя стороной пожар на дороге. Сел в метре справа.
— У меня отменное здоровье.
— Чего же ты прыгаешь с высоких камней? А потом драться кидаешься? Ты посмотри, случайно, шерстью не оброс?
— Шерстью? Почему я должен обрасти шерстью?
— Возможно, одичал в Боснии. А возможно… мазью какой-нибудь натёрли.
— Нет, нет, напротив, я получил здесь много, очень много… Много полезной информации.
— И по голове получил. У тебя же повязка слетела, рана кровоточит.
Пехотинец потянулся было рукой к голове, но отдёрнул её, вспомнил, что грязная. Порылся в карманах, выгреб ошметья суглинка и платок, который был грязнее рук.
— Ничего, до свадьбы заживёт! — сказал Арчеладзе по-русски.
Он опять не понял.
Спину жгло от огня, палило обожжённые места, а по груди и ногам пробегала дрожь. Заря дотаяла и в воздухе вместе с искрами засверкали снежинки, округлые, как зёрна, и называемые в России крупой.
— Я видел тебя на фотографии, — неожиданно заявил пехотинец. — Точнее, фоторобот, составленный по описанию моего подчинённого. Очень похожий фоторобот.
— Так-так! — заинтересовавшись, начал было по-русски Арчеладзе и перешёл на английский. — Где ты меня видел? Кто показывал фоторобот?
— Мой шеф. Мой новый шеф.
— Минуту, парень, а ты кто? — полковник дотянулся рукой до погончика на плече и сгрёб липкую грязь. — О, да ты целый подполковник!
— Я командовал экспедиционным батальоном морских пехотинцев, — без всякой утайки сообщил он. — В составе миротворческих сил.
— Какая встреча! — куражась, воскликнул Арчеладзе. — Это твой батальон охраняет зону два нуля девятнадцать?
Подполковник вскинул брови и потянул длинную паузу, верно, вспомнив, с кем сидит и говорит на дороге.
— Да, это ты охраняешь! Теперь всё ясно!.. Только не понятно, что же ты прыгаешь с камней? Командир батальона, охрана сверхсекретного объекта… И прыгает!
— Я опаздывал на самолёт.
— Прыгнул и всё равно опоздал!
— Потому что машина подорвалась на мине. Я с трудом выполз из кабины, небольшая контузия…
— Нет, парень, ты действительно болен, — заключил Арчеладзе. — Я представлял себе американскую морскую пехоту эдакими крутыми парнями, а ты какой-то… Как в штаны навалил. Нет, дерёшься ты хорошо, но послушаешь твои речи…
— До Боснии я был крутым парнем, — с тоской признался он. — А здесь происходят… необъяснимые события.
— Это правда, — серьёзно согласился полковник. — Необъяснимых событий здесь достаточно, чтобы крыша поехала. Например, берут вполне нормального человека, натягивают на голову обруч, натирают каким-то раствором и человек быстро звереет, обрастает шерстью. Не встречал такого?