— Тебе нечего бояться, Ваня. Ты их не трогал — я этих утопил. Это я всё сделал, я! Ты не поднимал руки!
На улице стемнело, мороз давил уже под тридцать, туман от реки затягивал долину. Мамонт выждал, когда Афанасьев поднимется на крыльцо, и медленно двинулся к дому Тойё. В замороженных окнах горел свет, столб дыма стремительно вылетал из трубы и пропадал в тумане.
В подклете дома тарахтела небольшая электростанция — выхлопные газы выходили через резиновый шланг, выведенный в отдушину. Мамонт скинул поскрипывающие на снегу унты и взошёл по ступеням, затем отыскал дверь в подклет, освещённый лампочкой. Здесь обулся — босые ступни мгновенно потеряли чувствительность, — сбросил обороты двигателя до минимальных. Свет пригас, нить лампы едва теплилась. В углу, из сваленной в кучу рухляди, выбрал увесистый валёк, которым когда-то катали бельё. Спустя полминуты на ступеньках застучали шаги…
Мамонт боялся промахнуться в полумраке и чуть занизил — удар пришёлся в переносицу. Узкоглазый искатель сокровищ осел мешком, но тут же встал на четвереньки. Пришлось добавить по затылку. Уже не осторожничая, Мамонт увеличил обороты двигателя и пошёл наверх, в дом. Двери распахнул пошире, чтобы впустить побольше пара и успеть оценить обстановку.
Двое были возле компьютера, оба спиной к Мамонту, один убирал со стола и ещё один лежал на диване. И этот лежащий среагировал быстрее всех, потянувшись к автомату. Непривычный к рукам «Бизон» после каждой очереди подбрасывало вверх. Одна из пуль угодила в компьютер, который взорвался и вспыхнул. Мамонт бил неприцельно, от живота, а сам искал глазами пятого, который мог внезапно появиться из смежной комнаты. Когда эти четверо уже валялись на полу, он на всякий случай прошил очередью дощатую перегородку и заскочил в комнату — пусто! В пробитые окна тянуло морозным паром, чёрный дым от компьютера клубился под потолком. Мамонт набросил на него одеяло, прихватил автомат и собрал боеприпасы.
В сенцах постоял несколько минут, прислушался: в такой мороз любой шаг бы отозвался скрипом снега. Если пятый охотник за сокровищами слышал выстрелы, находясь на улице, то теперь он мог затаиться и ударить внезапно. Огонь в доме всё-таки разгорался, но тушить было некогда. Мамонт запер дверь изнутри, с помощью топора выставил раму в сенцах и вылез наружу. К дому, где находились сейчас Инга и Афанасьев, подбирался по глубокому снегу, обходя стороной освещённые места. Окна тоже оказались замороженными наглухо, оставалось единственное — выманить кого-нибудь на улицу, желательно «охотника», если он здесь.
Между тем огонь в соседнем доме разгорелся вовсю, почти бесшумно полопались и вылетели стёкла в окнах, откуда в тот же миг вытянулись багровые языки пламени и клубы дыма. Вероятно, пожар и был замечен: «охотник» выбежал на крыльцо и тут же наткнулся на короткую очередь. Мамонт оттащил его в сторону и ворвался в дом.
Айога держала пистолет у головы Инги. Покорный взгляд служанки стал острым, рысьим.
— Оружие — на пол! — приказала она. — Лицом к стене!
Ивана Сергеевича нигде не видно…
— Мамонт! Не жалей меня! Стреляй! — вдруг крикнула Инга.
Он бросил на пол «Бизон», медленно снял и положил автомат с плеча. Айога перевела пистолет на Мамонта.
— Теперь к стене!
— К какой стене? — попытался заболтать, сделал два шага вперёд. — К той или этой?
— Молчать! — она указала стволом пистолета на перегородку. — Сюда!
Этого хватило, чтобы сделать движение вперёд, но Айога выстрелила почти в упор — вместе с ударом в грудь он на мгновение ослеп от вспышки и удара пороховой волны. И, слепой, всё-таки успел перехватить её руку с пистолетом. Ещё два выстрела ушли уже в пол. Мамонт сбил её с ног, придавил к полу и ощутил, как начинает слабеть из-за того, что остановилось дыхание…
Русскоговорящий патруль в голубых касках свернул в боковую улочку и пропал из виду. Это могли быть десантники из российского батальона в составе миротворческих сил в Боснии. Но откуда они взялись здесь, если известно, что батальон несёт службу совершенно в другом районе?
Арчеладзе показал знаком — назад, и через несколько минут они с Воробьёвым забрались в кошару, чтобы перевести дух и обдумать дальнейшие действия. Возвращаться теперь не имело смысла — с такими трудами проходить зону и уйти без ничего, когда вокруг столько интересного! — но и оставаться в селении на день было опасно: зажмут в кошаре и не вырваться. Полковник решил уйти к границе леса, чтобы сохранить возможность для манёвра и отступления, однако по пути внимание привлёк одиноко стоящий дом с вереницей мелких построек, над которыми высилась развёрнутая мощная антенна явно российского производства. Оторвавшийся изолятор раскачивался на ветру и монотонно стучал по звонкой трубчатой стойке, будто призывной колокольчик. Тёмного времени ещё было достаточно, чтобы глянуть, кто тут расположился, поэтому Арчеладзе свернул к усадьбе и затаился под прикрытием неубранной шелестящей кукурузы.
Возле низкого каменного строения дымила полевая кухня — родная, русская, со спаренными котлами, и простоволосый парень в белой куртке что-то размешивал черпаком. Второй, в тельняшке с закатанными рукавами, лихо колол дрова.
— Каша гречневая с мясом и луком, — тоскливо определил Воробьёв, принюхиваясь. — Вот бы сейчас черпачок… Никанорыч, а давай я схожу? С мужиками потолкую, наши ведь ребята?
— Ты давно от таких наших ползал по московской «Душегрейке»? — между прочим спросил Арчеладзе, рассматривая в ночной бинокль окрестности. — Не искушай солдатиков, не толкай на грех.